Тигриные глаза - Страница 80

Плам быстро прошла к телефонной будке в глубине помещения, где неприятно пахло застоявшимся сигаретным дымом.

К телефону в доме миссис Картерет никто не подходил. Плам уже собралась повесить трубку, но тут ей ответил мужчина, который сказал, что миссис Картерет съехала еще в прошлом году. Теперь она живет на Оулд-Ректори в Биссингторпе.

Плам позвонила на Оулд-Ректори, но после двух гудков поспешно повесила трубку. Лучше просто приехать туда, чем еще раз услышать, что тебя не подпустят на пушечный выстрел.

К семи часам, после того, как ее дважды направляли не в ту сторону, Плам приехала на Оулд-Ректори. К дому она уже подходила в потемках, двигаясь чуть ли не на ощупь по извилистой дорожке, вымощенной каменными плитами.

На звонок вышла женщина, ее высокий черный силуэт резко выделялся в ярко освещенном дверном проеме.

— Миссис Картерет? — справилась Плам. — Я к вам от «Борден энд Плоу»…

— Что на этот раз? — настороженно спросила женщина. — Ладно, входите. — Она распахнула дверь и отступила назад. В сером клетчатом твидовом жакете поверх белой шелковой блузы, длинной бежевой юбке и красновато-коричневых ботфортах в тон поясу, она выглядела лет на сорок пять. — Ночью, похоже, опять будет мороз… — Привычный для англичан разговор о погоде неожиданно оборвался, когда Плам ступила на свет. — Боже милостивый, да вы ведь Плам Рассел? Что вы тут делаете? Проходите в гостиную, там теплее.

— Откуда вы знаете, кто я? — Плам прошла вслед за ней в уютную гостиную с обычной мебелью.

В камине жарко полыхал огонь. Миссис Картерет остановилась в нерешительности.

— Ох, я видела ваше фото в какой-то газете. — На ее напряженном лице мелькнула слабая усмешка, когда она двинулась к буфету. — Шерри? — С той же легкой усмешкой на лице она налила «Амонтильядо» в два маленьких хрустальных стакана.

Плам внимательнее поглядела на хозяйку дома. Прямые темные волосы миссис Картерет падали на плечи, под глазами темнели мешки.

"Когда не знаешь, что говорить, говори правду», — решила Плам и откровенно объяснила, что пытается выяснить происхождение картины, проданной на аукционе «Борден энд Плоу» и принадлежащей теперь ее приятельнице Сюзанне Марш.

Лицо миссис Картерет стало раздраженным.

— Какой смысл просить об анонимности, если в «Борден энд Плоу» запросто рассказывают каждому, где меня найти? С виноватым видом Плам объяснила:

— По всей видимости, это промашка какого-то клерка. Мне очень жаль.

— Я завтра же поговорю с господином Плоу. Ему следует быть повнимательней.

— Почему вы продали Балтазара анонимно? — без нажима поинтересовалась Плам.

— После развода я стеснена в средствах, но я не хотела, чтобы люди знали… — Миссис Картерет резко поставила стакан на стол. — Позвольте, но Балтазар не продавался через «Борден энд Плоу»! Малтби купил его без посредников, у меня!

— Наверное, я что-то перепутала, — тем же извиняющимся тоном произнесла Плам. — Плоу говорил, что Малтби покупал у вас какую-то картину.

Черные глаза миссис Картерет с подозрением впились в Плам. Наконец она сказала:

— Видите ли, картины достались мне по наследству от моего деда — беженца из Голландии, Амоса Штрауса, который вывез их в Англию в 1940 году. Три из них я уже продала, а последнюю держу на черный день.

— Именно это хочет знать Сюзанна Марш, чтобы ликвидировать пробел в свидетельстве, — просияла Плам. — Ваш дед вернулся в Голландию после войны?

— Нет. Он работал переводчиком во время войны, а затем поступил в компанию, торговавшую алмазами и бриллиантами на Хаттон-Гарден. Дела у него там шли хорошо, хотя он никогда не признавался в этом: мать рассказывала, что жили они весьма скромно. Она говорила, что дед так никогда и не избавился от страха перед нацистами и держал под кроватью собранный чемодан до тех пор, пока не капитулировала Япония. — Уголки широкого рта миссис Картерет вновь вздернулись в легкой усмешке. — Но я не думаю, что вашей подруге хочется знать такого рода вещи.

— Все это очень интересно, — сказала Плам, — и печально. Могу я поинтересоваться, что случилось с вашим дедом после войны?

— В 1949 году, после смерти бабушки, моя мать, которой было тогда восемнадцать, вышла замуж за актера, он не был евреем, и из-за этого дед порвал с ней все отношения, и я не встречалась с ним до смерти матери. К тому времени отца уже давно с нами не было. Он исчез, когда мне было пятнадцать. — Миссис Картерет замолчала, словно не желая предаваться неприятным воспоминаниям, но все же продолжила:

— Я переехала жить к деду и его экономке. Я была в ужасе от этого дикого и вздорного старика, который так и не научился прилично говорить по-английски. В 66-м с ним случился удар, и он стал совершенно несносен. Делами пришлось заниматься его компаньону. В 1968 году дед умер.

— И все наследство перешло к вам?

— Да. Но к тому времени бизнес, по словам его компаньона, почти совсем зачах, и мне достались лишь четыре картины. Правда, если бы я знала, какими ценными они были, я бы давно уже продала их через Сотби или Кристи, а не через местный аукцион.

— Судьба-злодейка, — сочувственно сказала Плам. — А когда вы продали первую?

— Вскоре после своего развода в 1986 году. «Борден энд Плоу» взял у меня на торги Яна ван Кесселя, который был продан за три тысячи фунтов — что гораздо больше, чем я ожидала, — жене местного землевладельца Джорджине Доддз, и я расплатилась с долгами. Затем они выставили на аукцион вторую — Амбросиуса Босхарта, которого приобрел Малтби и перепродал какому-то декоратору из Америки. — Миссис Картерет осушила свой стакан. — Это дало мне возможность перебраться сюда. Потом Малтби попытался купить картину у миссис Доддз, но я полагаю, что та не собиралась продавать ее и выставила его за дверь. Тогда Малтби разыскал меня и купил в прошлом году мою третью картину — Балтазара ван дер Аста, которая, должно быть, и попала к вашей подруге Сюзанне…