Плам было непонятно, зачем Сюзанне эта нелегкая роль вдохновительницы и законодательницы нового образа жизни женщины, когда у нее и так предостаточно денег. И в этот уик-энд в Коннектикуте она по простоте душевной спросила ее об этом.
— По натуре я самая настоящая домоседка, — улыбнулась Сюзанна. — Мне очень нравится, когда в доме все прекрасно устроено, и хочется, чтобы другие жен шины получали такое же удовольствие от своей домашней жизни. — Эти слова могли бы показаться искренними, если бы Плам не узнала в них вступительную речь, которую Сюзанна произносила в своих видеофильмах.
Передернув плечами, Плам посмотрела поверх карнавальных шляп на Сюзанну, которая не захотела портить прическу и сидела с непокрытой головой. «А не завидую ли я успеху Сюзанны в обществе?» — лениво подумала она.
Собственная светская жизнь требовала от Плам гораздо большего напряжения, чем занятия живописью. Это касалось и взаимоотношений с клиентами, и тех интервью, которые она давала прессе, и многого другого. Она всегда чувствовала себя неуютно на мероприятиях, подобных сегодняшнему, которые якобы замышлялись как развлекательные, а на самом деле имели сугубо меркантильные цели. Жена удачливого владельца картинной галереи, она пыталась одновременно пребывать в мире бизнесменов и в мире художников, но они казались ей несовместимыми.
Плам знала, что современные художники неуживчивы чаще всего по причине безденежья. В отличие от Италии эпохи Возрождения, когда существовала система финансовой поддержки авторов росписи Сикстинской капеллы или бронзовых дверей баптистерия во Флоренции. Тогда удачливые мастера были богаты и в чести. Рафаэль имел несколько дворцов, Джотто мог сравниться по своей популярности с современной рок-звездой, а когда папа римский захотел, чтобы Микеланджело расписал Сикстинскую капеллу, то сделка обошлась ему не дешевле, чем теперь «Парамаунту» обходится приобретение одной из ведущих кинозвезд у «Уорнер бразерс».
Было, конечно, и теперь несколько сверхпопулярных и богатых художников, которые выплыли на волне расцвета живописи в восьмидесятых, но уже в ноябре 1990 года все это закончилось чуть ли не в одночасье. Крах рынка картин оказался похуже депрессии 20-х годов. Сегодня все еще есть Джаспер Джонс или Брайс Марден и им подобные, которым платят по миллиону за картину, но таких можно перечесть по пальцам. После бума восьмидесятых на рынке картин царило такое же отчаяние, как на тонущем «Титанике».
Лео улыбнулся Плам и поднял бокал.
— За Плам, у которой есть все!
Она ответила ему вымученной улыбкой. И подумала: почему, если у нее все есть, она встречает Новый год, самый важный праздник, в компании почти незнакомых ей людей? Почему она не жарит дома каштаны вместе со своими ребятами и не строит с ними планы на будущий год, которые всегда вызывали оживленные споры? «Если у меня действительно есть все, — спрашивала себя Плам, — почему я не могу делать то, что хочу? И почему меня не оставляет беспокойство?"
Перекрывая звуки казачьего оркестра, прозвучал голос Виктора:
— За мою любимую художницу Плам Рассел — примадонну мира живописи! Пожелаем ей победы в Венеции!
Плам поморщилась, но, поймав предостерегающий взгляд Бриза, послушно выдавила из себя вежливую улыбку. Выставка, которая каждые два года устраивалась в Венеции, значит в мире искусства то же, что Олимпийские игры в спорте. Участие в этом старейшем и престижном показе картин открывает художнику путь в большое искусство. Право представлять свою страну на этой выставке само по себе уже большое достижение. Выставленная в какой-либо картинной галерее или сфотографированная для искусствоведческого журнала, работа молодого художника становится известной лишь немногим, а тот, кто представлен в Венеции, сразу попадает в поле зрения специалистов во всем мире. Каждый, кто что-то значит в современной живописи, принимает участие в этом смотре мировых талантов. Чтобы увидеть последние работы как молодых, так и утвердивших себя художников, в Венеции каждый раз собирается около двух тысяч искусствоведов. Здесь получили свое международное признание Джаспер Джонс и Роберт Раушенберг. Победили на ней в свое время Пикассо, Матисс, Миро. Свыше сорока английских художников, выставлявшихся здесь после Второй мировой войны, приобрели всеобщую известность, их картины пользовались самым высоким спросом. Бриз был намерен добиться того, чтобы Плам оказалась в их числе.
Лео стиснул руку сидящей рядом с ним Дженни и неуверенно произнес:
— И чтобы картины Дженни тоже имели такой же успех. Дженни, лучшая подруга Плам, смутилась. Откинув со лба густую прядь русых волос, она покраснела и потупила взор.
Бриз поспешил сгладить неловкость ситуации и произнес:
— За предстоящий год, пусть он принесет каждому из нас то, чего мы хотим.
— Я уже получила то, что хотела, — промурлыкала Сюзанна и протянула руку так, чтобы всем был виден искусно обработанный бриллиант, сверкавший при свечах всеми цветами радуги. — Двадцать каратов и ни единого изъяна: это рождественский подарок. — Кончиками своих перламутрово-розовых пальчиков она послала воздушный поцелуй мужу. Гости еще раз взглянули на сияющий магическим светом камень и стали уныло прикидывать в уме, сколько бы он мог стоить.
За спиной у Сюзанны вдруг возникла женщина в жакете, усеянном золотыми блестками, и с лукавой улыбкой протянула ей меню.
— Не возражаете? Вы ведь Сюзанна Марш, не так ли? Можно получить ваш автограф? Вы мой идеал, а что будет, когда я расскажу своим девочкам…